Родители дали ей имя, которое в переводе с греческого означает «светлая», «факел», «сверкающая», «огненная».Тогда супруги и не предполагали, что в имени их дочери окажется заложено предвестье страшного финала ее жизни, оборвавшейся в 39 лет...
Елена Майорова родилась 30 мая 1958 года в Южно-Сахалинске в рабочей семье. Судьба её баловала. Простая южно-сахалинская девочка пролетарских кровей поступает в ГИТИС, да ещё и на курс Олега Табакова. В те годы Табаков вместе со студентами создавал студию в подвале на Чаплыгина, будущую знаменитую «Табакерку». Жили тогда студенты впроголодь, зато планов строили — громадьё. Поэтому, когда мама слала дочери посылки с Сахалина с малосольными плавниками семги и муксуна, гостинцам радовалась вся студенческая семья — Елена всегда делилась последним с сокурсниками.
Ещё будучи студенткой, Майорова сыграла в картинах «Незваный друг», «Вам и не снилось...», «Наше призвание»... После окончания ГИТИСа Елена год прослужила в «Современнике», затем во МХАТе им. Горького. А с 1987 года перешла в труппу МХАТа им. Чехова. Играла главные роли — в «Бесноватой» Настасью Филипповну, в «Чайке» Нину Заречную, в «Иванове» Сару, в «Трех сестрах» Машу и др. Но, несмотря на обилие ролей и на легендарной сцене, и в кино — «Забытая мелодия для флейты», «Везучая», «Затерянный в Сибири», «Макаров» — настроение актрисы было тревожным.
«Складывалось так, — вспоминал Олег Табаков в одном из интервью, — что во МХАТе она получала роли все больше и больше, все главнее и главнее. Но самое удивительное, что время от времени, когда она бывала чуть нетрезва и мы сталкивались, она плакала, обнимала меня и просила забрать...»
Журналист, а ныне депутат Государственной Думы Елена Ямпольская рассказывала в одном из изданий, что тогдашний руководитель МХАТа им. Чехова Олег Ефремов Лену боготворил: «Смотрел на нее, и глаза сияли. Майорова была последней ефремовской любовью — платонической по форме, но весьма чувственной по содержанию». Поговаривали, что за год до страшной смерти актрисы Олег Николаевич предложил Майоровой руку и сердце. Она ответила: «Я мужа люблю...»
Это, конечно, задело мастера, он, по словам Ямпольской, потом «гонял свою несостоявшуюся молодую супругу на репетициях «Трех сестер». Майорова плакала и считала себя бесталанной... Но даже этот инцидент не сделал Майорову и Ефремову врагами — Олег Николаевич прощал актрисе споры с ним на репетициях, хотя другим возражать мастеру было запрещено.
Что касается мужа, его Майорова действительно любила. Незадолго до смерти актриса в интервью на радио сказала: «Муж есть, очень хороший. Сереженька Шерстюк. Он художник. Я тоже художник в большом смысле слова, так что мы оба сумасшедшенькие, конечно. Иногда кто-то трезвее, кто-то опьяняется больше. Но в принципе как-то взаимозаменяемы, помогаем друг другу, стараемся, что ж делать».
К сожалению, больше «старалась» и помогала она. И выдохлась. Ну не было столько сил волочить семью у женщины, пусть даже и исповедующей по жизни, даже в самые сложные времена, принцип «Ничего, прорвёмся!»
Подруга Майоровой Татьяна Догилева рассказывала в интервью: «Проблемой было не отсутствие денег, а та ответственность, которая лежала на Лене. Она была единственным кормильцем в семье. Счета, крупные и мелкие покупки, содержание Сергея и его матери — все это оказалось на ее плечах. Она тянула семью на себе. При этом никаких претензий к Шерстюку у Лены не было. Это была настоящая любовь! Другое дело, что рано или поздно наступает момент, когда человек не выдерживает такого груза ответственности».
Майорова очень комплексовала из-за того, что не может иметь детей — это были последствия перенесенного в детстве туберкулеза. И, тем не менее, она и тут пыталась шутить, говоря: «Зачем мне ребенок? У меня есть уже одно взрослое дитя — муж».
Она действительно решала все проблема Шерстюка. Однажды, будучи за границей, получила от мужа сообщение на пейджер о том, что у него отнимают мастерскую. «Все решу», — отбила в ответ она. По возвращению в Москву она первым делом отправляется к Ефремову, тот звонит куда надо. Мастерской в итоге Шерстюк не лишился. Но заказов все равно не было, как художник он простаивал. Творческую нереализованность заглушал алкоголем. Майорова, желая поддержать мужа, пила вместе с ним... И пристрастилась. Алкоголь, по воспоминаниям коллег, делал актрису «неуправляемой». Она становилась буйной, плакала, кричала, что ей не надо больше жить...
Как говорит Догилева, Майорову невероятно задевало, что, несмотря на все ее усилия обеспечить семью, дома ее всерьез как актрису не воспринимали: «Когда матери Сергея говорили о том, насколько хороша Лена в роли Маши в «Трех сестрах», она лишь пожимала плечами: «Да какая мне разница, какая она актриса? Главное, чтобы для Сережи была хорошей женой!»
За неделю до страшной смерти актриса навестила своего руководителя в санатории в Барвихе. Обсуждали планы на предстоящий театральный сезон. В ночь с 22 на 23 августа между Майоровой и Шерстюком возникла очередная пьяная ссора. Утром художник отправился на дачу один.
23 августа Елена, не останавливаясь, диктовала операторам связи сообщения на пейджер Олега Ефремова. Текст у всех был одинаковый: «Приезжай, я умираю». Но Олег Николаевич, забывший пейджер в московской квартире, был далеко от столицы. Вечером он включил новости и узнал, что актриса выбежала из своего дома № 27 по Тверской улице, охваченная огнем. Крича «Помогите!», она бежала к Театру им. Моссовета, что был рядом с домом. Там она упала без сознания. Майорову доставили в НИИ имени Склифосовского — к лучшим специалистам. Но и они не смогли спасти актрису. Когда в больницу в 19.40. вбежала подруга артистки Татьяна Догилева, ей сообщили, что Майорова только что умерла.
Приехав домой и включив пейджер, Ефремов получил десятки сообщений - мольбу о помощи. Гибель любимой женщины выбила мастера из колеи, ему было настолько тяжело, что режиссёр даже не смог прийти на похороны.
Муж актрисы впоследствии сказал, что убежден: это было самоубийство, а не несчастный случай. Попытки суицида уже были, но он успевал их предотвратить. А на помощь она звала, потому что от боли «помутнение прошло». Однако официальное расследование пришло к другому выводу: это был несчастный случай. Майорова, выйдя на лестничную клетку у себя в подъезде, попыталась закурить, но вспыхнуло надетое на ней платье. Вероятно, на нем были следы керосина (актриса по популярной тогда теории лечилась, выпивая небольшие доли керосина и вполне могла пролить его часть на одежду).
Не прошло и года, как из жизни ушёл муж Майоровой художник Сергей Шерстюк, умерший от рака желудка. Ненадолго пережил Майорову и Олег Ефремов... Как говорили коллеги по МХАТУ им. Чехова, эта женщина с ее кипучей энергией, искренностью, жертвенностью, яркостью была для этих мужчин не только женщиной, которую они любили, но в чем-то и матерью. Когда «сверкающий», «огненный» «факел» ее жизни потух, это лишило смысла жить и их обоих.
Родители дали ей имя, которое в переводе с греческого означает «светлая», «факел», «сверкающая», «огненная».Тогда супруги и не предполагали, что в имени их дочери окажется заложено предвестье страшного финала ее жизни, оборвавшейся в 39 лет.Елена Майорова родилась 30 мая 1958 года в Южно-Сахалинске в рабочей семье. Судьба её баловала. Простая южно-сахалинская девочка пролетарских кровей поступает в ГИТИС, да ещё и на курс Олега Табакова. В те годы Табаков вместе со студентами создавал студию в подвале на Чаплыгина, будущую знаменитую «Табакерку». Жили тогда студенты впроголодь, зато планов строили — громадьё. Поэтому, когда мама слала дочери посылки с Сахалина с малосольными плавниками семги и муксуна, гостинцам радовалась вся студенческая семья — Елена всегда делилась последним с сокурсниками. Ещё будучи студенткой, Майорова сыграла в картинах «Незваный друг», «Вам и не снилось.», «Наше призвание». После окончания ГИТИСа Елена год прослужила в «Современнике», затем во МХАТе им. Горького. А с 1987 года перешла в труппу МХАТа им. Чехова. Играла главные роли — в «Бесноватой» Настасью Филипповну, в «Чайке» Нину Заречную, в «Иванове» Сару, в «Трех сестрах» Машу и др. Но, несмотря на обилие ролей и на легендарной сцене, и в кино — «Забытая мелодия для флейты», «Везучая», «Затерянный в Сибири», «Макаров» — настроение актрисы было тревожным. «Складывалось так, — вспоминал Олег Табаков в одном из интервью, — что во МХАТе она получала роли все больше и больше, все главнее и главнее. Но самое удивительное, что время от времени, когда она бывала чуть нетрезва и мы сталкивались, она плакала, обнимала меня и просила забрать.» Журналист, а ныне депутат Государственной Думы Елена Ямпольская рассказывала в одном из изданий, что тогдашний руководитель МХАТа им. Чехова Олег Ефремов Лену боготворил: «Смотрел на нее, и глаза сияли. Майорова была последней ефремовской любовью — платонической по форме, но весьма чувственной по содержанию». Поговаривали, что за год до страшной смерти актрисы Олег Николаевич предложил Майоровой руку и сердце. Она ответила: «Я мужа люблю.» Это, конечно, задело мастера, он, по словам Ямпольской, потом «гонял свою несостоявшуюся молодую супругу на репетициях «Трех сестер». Майорова плакала и считала себя бесталанной. Но даже этот инцидент не сделал Майорову и Ефремову врагами — Олег Николаевич прощал актрисе споры с ним на репетициях, хотя другим возражать мастеру было запрещено. Что касается мужа, его Майорова действительно любила. Незадолго до смерти актриса в интервью на радио сказала: «Муж есть, очень хороший. Сереженька Шерстюк. Он художник. Я тоже художник в большом смысле слова, так что мы оба сумасшедшенькие, конечно. Иногда кто-то трезвее, кто-то опьяняется больше. Но в принципе как-то взаимозаменяемы, помогаем друг другу, стараемся, что ж делать». К сожалению, больше «старалась» и помогала она. И выдохлась. Ну не было столько сил волочить семью у женщины, пусть даже и исповедующей по жизни, даже в самые сложные времена, принцип «Ничего, прорвёмся!» Подруга Майоровой Татьяна Догилева рассказывала в интервью: «Проблемой было не отсутствие денег, а та ответственность, которая лежала на Лене. Она была единственным кормильцем в семье. Счета, крупные и мелкие покупки, содержание Сергея и его матери — все это оказалось на ее плечах. Она тянула семью на себе. При этом никаких претензий к Шерстюку у Лены не было. Это была настоящая любовь! Другое дело, что рано или поздно наступает момент, когда человек не выдерживает такого груза ответственности». Майорова очень комплексовала из-за того, что не может иметь детей — это были последствия перенесенного в детстве туберкулеза. И, тем не менее, она и тут пыталась шутить, говоря: «Зачем мне ребенок? У меня есть уже одно взрослое дитя — муж». Она действительно решала все проблема Шерстюка. Однажды, будучи за границей, получила от мужа сообщение на пейджер о том, что у него отнимают мастерскую. «Все решу», — отбила в ответ она. По возвращению в Москву она первым делом отправляется к Ефремову, тот звонит куда надо. Мастерской в итоге Шерстюк не лишился. Но заказов все равно не было, как художник он простаивал. Творческую нереализованность заглушал алкоголем. Майорова, желая поддержать мужа, пила вместе с ним. И пристрастилась. Алкоголь, по воспоминаниям коллег, делал актрису «неуправляемой». Она становилась буйной, плакала, кричала, что ей не надо больше жить. Как говорит Догилева, Майорову невероятно задевало, что, несмотря на все ее усилия обеспечить семью, дома ее всерьез как актрису не воспринимали: «Когда матери Сергея говорили о том, насколько хороша Лена в роли Маши в «Трех сестрах», она лишь пожимала плечами: «Да какая мне разница, какая она актриса? Главное, чтобы для Сережи была хорошей женой!» За неделю до страшной смерти актриса навестила своего руководителя в санатории в Барвихе. Обсуждали планы на предстоящий театральный сезон. В ночь с 22 на 23 августа между Майоровой и Шерстюком возникла очередная пьяная ссора. Утром художник отправился на дачу один. 23 августа Елена, не останавливаясь, диктовала операторам связи сообщения на пейджер Олега Ефремова. Текст у всех был одинаковый: «Приезжай, я умираю». Но Олег Николаевич, забывший пейджер в московской квартире, был далеко от столицы. Вечером он включил новости и узнал, что актриса выбежала из своего дома № 27 по Тверской улице, охваченная огнем. Крича «Помогите!», она бежала к Театру им. Моссовета, что был рядом с домом. Там она упала без сознания. Майорову доставили в НИИ имени Склифосовского — к лучшим специалистам. Но и они не смогли спасти актрису. Когда в больницу в 19.40. вбежала подруга артистки Татьяна Догилева, ей сообщили, что Майорова только что умерла. Приехав домой и включив пейджер, Ефремов получил десятки сообщений - мольбу о помощи. Гибель любимой женщины выбила мастера из колеи, ему было настолько тяжело, что режиссёр даже не смог прийти на похороны. Муж актрисы впоследствии сказал, что убежден: это было самоубийство, а не несчастный случай. Попытки суицида уже были, но он успевал их предотвратить. А на помощь она звала, потому что от боли «помутнение прошло». Однако официальное расследование пришло к другому выводу: это был несчастный случай. Майорова, выйдя на лестничную клетку у себя в подъезде, попыталась закурить, но вспыхнуло надетое на ней платье. Вероятно, на нем были следы керосина (актриса по популярной тогда теории лечилась, выпивая небольшие доли керосина и вполне могла пролить его часть на одежду). Не прошло и года, как из жизни ушёл муж Майоровой художник Сергей Шерстюк, умерший от рака желудка. Ненадолго пережил Майорову и Олег Ефремов. Как говорили коллеги по МХАТУ им. Чехова, эта женщина с ее кипучей энергией, искренностью, жертвенностью, яркостью была для этих мужчин не только женщиной, которую они любили, но в чем-то и матерью. Когда «сверкающий», «огненный» «факел» ее жизни потух, это лишило смысла жить и их обоих.
