Лондон, Ист-Энд, многоквартирные домаПочему монахини — за грудное вскармливаниеГде нельзя принимать домашние роды
У поклонниц сериала про акушерку, который часто рекомендовали для просмотра на 7е, появилась возможность не только пересматривать любимые серии и сезоны, но и обратиться к первоисточнику. В книге Дженнифер Уорф "Вызовите акушерку" все не так ярко, как в кино, а местами это почти Диккенс — с трущобами и проститутками, грязью и безысходностью. Трудно представить, что от времени действия книги нас отделяет каких-то 60 лет.
Было около шести часов утра, когда я, зверски голодная, вернулась в Ноннатус-Хаус после очередных родов. Ночная работа и шесть-восемь миль на велосипеде обостряют молодой аппетит как ничто другое. Я устала, но знала, что, прежде чем пойти перекусить, должна почистить акушерскую сумку, вымыть и продезинфицировать инструменты, закончить и положить на канцелярский стол записи.
Я совершила набег на кладовую. Стакан чая, варёные яйца, тосты, домашний крыжовенный джем, кукурузные хлопья, самодельный йогурт и булочки. Любой работник, пропустивший трапезу из-за вызова, мог беспрепятственно пользоваться кладовкой. Я испытывала глубокую признательность за подобное великодушие, отличавшее Ноннатус-Хаус от многих больниц, где опоздавшим приходилось вымаливать каждый кусочек.
Спала, как ребёнок, и когда кто-то разбудил меня с чашкой чая, не сразу сообразила, где я. Вспомнить помог именно чай. Только добрые сёстры отправили бы чашку чая медсестре, проработавшей всю ночь. В больнице ограничились бы громовым стуком в дверь.
Спустившись, я посмотрела журнал. Всего три вызова перед ланчем. Один — к Мюриэль, что родила этой ночью, и два — к пациенткам в доходных домах, которые я буду проезжать по пути.
грудное вскармливание, чем сразу переводить ребёнка на молочную смесь, поэтому я ничего не сказала. Если ребёнку не удастся набрать вес или он будет выказывать явные признаки голода, тогда и поговорим, подумала я.
В то время стало модным переводить малышей на смеси, внушая матерям, что так лучше для ребёнка. Однако акушерки Святого Раймонда Нонната не шли по этому пути, советуя и помогая всем своим пациенткам кормить грудью как можно дольше. Две недели постельного режима немало этому способствовали.
Когда я увидела эту захламленную комнату, крошечную кухоньку и полное отсутствие бытовых удобств, в моей голове мелькнула мысль, что кормление из бутылочки будет самым страшным для ребёнка. Где вообще Эдит будет хранить бутылочки и банки молочной смеси? Потрудится ли она хотя бы держать их в чистоте, не говоря уже о стерилизации? Холодильника не было, и я могла легко представить разбросанные повсюду бутылочки с недопитым молоком, которые будут совать малышу второй или даже третий раз, не задумываясь о том, как быстро бактерии накапливаются в молоке, не убранном на холод. Нет, кормление грудью было куда безопаснее, даже если молока не хватало.
Я вспомнила очень убедительно звучащие лекции о преимуществе искусственного вскармливания, которые прослушала в начале своего обучения акушерству. Приехав работать с акушерками Нонната, я первое время считала их ужасно старомодными, потому что они вечно рекомендовали грудное вскармливание.
Но я не принимала в расчет социальные условия, в которых работали сёстры. Лекторы не сталкивались с реальной жизнью. Они имели дело с идеальными молодыми мамами из образованного среднего класса, существующими только в воображении, женщинами, которые запомнят все правила и сделают всё, как им велят.
Эти кабинетные умники были далеки от глупых молодых девушек, которые могли напутать с рецептом, неправильно отмерить, не вскипятить воду, не простерилизовать бутылочки или соски, не помыть бутылочки.
Наши лекторы никогда не говорили о возможности добавить в смесь что-либо ещё, например, сахар, мёд, рис, патоку, сгущёнку, манку, алкоголь, аспирин, солодовое молоко, какао. Вероятно, ничего подобного даже не приходило авторам учебников в голову. Но монахини Нонната постоянно с этим сталкивались.
Эдит и её ребёнок выглядели вполне счастливыми, так что я не стала их беспокоить, но сказала, что приду завтра, чтобы взвесить ребёнка и обследовать её.
Где нельзя принимать домашние роды
У меня был ещё один визит — к Молли Пирс, девятнадцатилетней женщине, ждущей третьего ребёнка и не появляющейся в женской консультации последние три месяца. А так как до родов у неё оставалось не так много времени, надо было её навестить.
Когда я подошла к ее квартире, из-за двери раздавался шум. Похожий на ссору. Я всегда ненавидела склоки и сцены, инстинктивно их избегая. Но я была на работе — пришлось постучать в дверь. Внутри тут же стало тихо.
Я постучала ещё раз. По-прежнему тишина, потом отодвинулся засов и повернулся ключ — и это был один из немногих случаев, когда я видела, чтобы в Ист-Энде запирали дверь.
Небритый угрюмый мужчина грязно выругался, сплюнул мне под ноги и кинулся по балкону к лестнице. Ко мне вышла молодая женщина. Она выглядела разгорячённой, покрасневшей и слегка задыхалась.
— Скатертью дорожка! — прокричала она с балкона и пнула дверной косяк.
На вид она была на восьмом месяце. Я спросила, могу ли осмотреть её, учитывая, что она не приходила в женскую консультацию. Она неохотно согласилась и позволила мне войти.
Вонь внутри стояла невыносимая. Адская смесь запахов пота, мочи, фекалий, сигарет, алкоголя, керосина, несвежей еды, прокисшего молока и нестиранной одежды. Очевидно, Молли была настоящей неряхой. Инстинкт ведения домашнего хозяйства в ней явно не проснулся.
Она провела меня в тёмную спальню с грязной кроватью — никакого постельного белья, только матрас, подушки и серые армейские походные одеяла. В углу примостилась деревянная детская кроватка. "Это место не подходит для родов", — подумала я. Несколько месяцев назад другая акушерка признала его пригодным, но, очевидно, с тех пор бытовые условия ухудшились. Надо сообщить сёстрам.
Я попросила Молли ослабить одежду и лечь. Как только она это сделала, я заметила большой чёрный синяк у неё на груди. Возможно, мой неожиданный визит спас её от ещё одного удара, подумала я.
Я осмотрела Молли. Малыш лежал вниз головкой, положение казалось нормальным, и я почувствовала движение. Послушала сердцебиение плода — стабильные 126 ударов в минуту. Несмотря ни на что, и Молли, и её ребёнок казались вполне нормальными и здоровыми.
Только тогда я заметила детей. Услышав какое-то копошение в тёмном углу спальни, я напрягла глаза, всматриваясь в том направлении, и увидела два личика, выглядывающих из-за стула.
Молли, услышав мой вздох, сказала:
— Сё нормально. Том, подь сюды.
Разумеется, здесь должны быть маленькие дети, подумала я. Это её третья беременность, ей всего девятнадцать, так что они ещё не ходят в школу. И почему я не заметила их раньше?
Двое мальчишек двух-трёх лет не издавали совершенно никаких звуков. Дети этого возраста обычно носятся вокруг, ни на секунду не замолкая, но не эти. Большие глаза полнились страхом, ребята делали шаг или два вперёд, потом цеплялись друг за друга, словно бы защищая, и снова забивались за стул.
— Сё нормально, малые, это всего лишь медсестра. Она вас не поколотит. Подьте сюды.
Они снова вышли: два грязных маленьких мальчика с размазанными по личикам соплями и слезами. На них были только рубашечки. Говорили, женщины придумали это, чтобы меньше стирать. Дети, ещё не научившиеся ходить на горшок, могли мочиться где угодно — и ни подгузников, ни пелёнок за ними стирать не пришлось бы.
Том и его младший брат выползли из угла и побежали к маме. Казалось, они перестали бояться. Молли ласково протянула руку, и они её обняли. "Что ж, — подумала я, — по крайней мере, у неё есть материнские инстинкты".
Я решила сообщить о своих наблюдениях сёстрам и сказать Молли, что мы ещё вернёмся на этой неделе, чтобы удостовериться в наличии всего необходимого для домашних родов.
Авторская статья
Лондон, Ист-Энд, многоквартирные домаПочему монахини — за грудное вскармливаниеГде нельзя принимать домашние роды У поклонниц сериала про акушерку, который часто рекомендовали для просмотра на 7е, появилась возможность не только пересматривать любимые серии и сезоны, но и обратиться к первоисточнику. В книге Дженнифер Уорф "Вызовите акушерку" все не так ярко, как в кино, а местами это почти Диккенс — с трущобами и проститутками, грязью и безысходностью. Трудно представить, что от времени действия книги нас отделяет каких-то 60 лет. Было около шести часов утра, когда я, зверски голодная, вернулась в Ноннатус-Хаус после очередных родов. Ночная работа и шесть-восемь миль на велосипеде обостряют молодой аппетит как ничто другое. Я устала, но знала, что, прежде чем пойти перекусить, должна почистить акушерскую сумку, вымыть и продезинфицировать инструменты, закончить и положить на канцелярский стол записи. Я совершила набег на кладовую. Стакан чая, варёные яйца, тосты, домашний крыжовенный джем, кукурузные хлопья, самодельный йогурт и булочки. Любой работник, пропустивший трапезу из-за вызова, мог беспрепятственно пользоваться кладовкой. Я испытывала глубокую признательность за подобное великодушие, отличавшее Ноннатус-Хаус от многих больниц, где опоздавшим приходилось вымаливать каждый кусочек. Спала, как ребёнок, и когда кто-то разбудил меня с чашкой чая, не сразу сообразила, где я. Вспомнить помог именно чай. Только добрые сёстры отправили бы чашку чая медсестре, проработавшей всю ночь. В больнице ограничились бы громовым стуком в дверь. Спустившись, я посмотрела журнал. Всего три вызова перед ланчем. Один — к Мюриэль, что родила этой ночью, и два — к пациенткам в доходных домах, которые я буду проезжать по пути. грудное вскармливание, чем сразу переводить ребёнка на молочную смесь, поэтому я ничего не сказала. Если ребёнку не удастся набрать вес или он будет выказывать явные признаки голода, тогда и поговорим, подумала я. В то время стало модным переводить малышей на смеси, внушая матерям, что так лучше для ребёнка. Однако акушерки Святого Раймонда Нонната не шли по этому пути, советуя и помогая всем своим пациенткам кормить грудью как можно дольше. Две недели постельного режима немало этому способствовали. Когда я увидела эту захламленную комнату, крошечную кухоньку и полное отсутствие бытовых удобств, в моей голове мелькнула мысль, что кормление из бутылочки будет самым страшным для ребёнка. Где вообще Эдит будет хранить бутылочки и банки молочной смеси? Потрудится ли она хотя бы держать их в чистоте, не говоря уже о стерилизации? Холодильника не было, и я могла легко представить разбросанные повсюду бутылочки с недопитым молоком, которые будут совать малышу второй или даже третий раз, не задумываясь о том, как быстро бактерии накапливаются в молоке, не убранном на холод. Нет, кормление грудью было куда безопаснее, даже если молока не хватало. Я вспомнила очень убедительно звучащие лекции о преимуществе искусственного вскармливания, которые прослушала в начале своего обучения акушерству. Приехав работать с акушерками Нонната, я первое время считала их ужасно старомодными, потому что они вечно рекомендовали грудное вскармливание. Но я не принимала в расчет социальные условия, в которых работали сёстры. Лекторы не сталкивались с реальной жизнью. Они имели дело с идеальными молодыми мамами из образованного среднего класса, существующими только в воображении, женщинами, которые запомнят все правила и сделают всё, как им велят. Эти кабинетные умники были далеки от глупых молодых девушек, которые могли напутать с рецептом, неправильно отмерить, не вскипятить воду, не простерилизовать бутылочки или соски, не помыть бутылочки. Наши лекторы никогда не говорили о возможности добавить в смесь что-либо ещё, например, сахар, мёд, рис, патоку, сгущёнку, манку, алкоголь, аспирин, солодовое молоко, какао. Вероятно, ничего подобного даже не приходило авторам учебников в голову. Но монахини Нонната постоянно с этим сталкивались. Эдит и её ребёнок выглядели вполне счастливыми, так что я не стала их беспокоить, но сказала, что приду завтра, чтобы взвесить ребёнка и обследовать её. Где нельзя принимать домашние роды У меня был ещё один визит — к Молли Пирс, девятнадцатилетней женщине, ждущей третьего ребёнка и не появляющейся в женской консультации последние три месяца. А так как до родов у неё оставалось не так много времени, надо было её навестить. Когда я подошла к ее квартире, из-за двери раздавался шум. Похожий на ссору. Я всегда ненавидела склоки и сцены, инстинктивно их избегая. Но я была на работе — пришлось постучать в дверь. Внутри тут же стало тихо. Я постучала ещё раз. По-прежнему тишина, потом отодвинулся засов и повернулся ключ — и это был один из немногих случаев, когда я видела, чтобы в Ист-Энде запирали дверь. Небритый угрюмый мужчина грязно выругался, сплюнул мне под ноги и кинулся по балкону к лестнице. Ко мне вышла молодая женщина. Она выглядела разгорячённой, покрасневшей и слегка задыхалась. — Скатертью дорожка! — прокричала она с балкона и пнула дверной косяк. На вид она была на восьмом месяце. Я спросила, могу ли осмотреть её, учитывая, что она не приходила в женскую консультацию. Она неохотно согласилась и позволила мне войти. Вонь внутри стояла невыносимая. Адская смесь запахов пота, мочи, фекалий, сигарет, алкоголя, керосина, несвежей еды, прокисшего молока и нестиранной одежды. Очевидно, Молли была настоящей неряхой. Инстинкт ведения домашнего хозяйства в ней явно не проснулся. Она провела меня в тёмную спальню с грязной кроватью — никакого постельного белья, только матрас, подушки и серые армейские походные одеяла. В углу примостилась деревянная детская кроватка. "Это место не подходит для родов", — подумала я. Несколько месяцев назад другая акушерка признала его пригодным, но, очевидно, с тех пор бытовые условия ухудшились. Надо сообщить сёстрам. Я попросила Молли ослабить одежду и лечь. Как только она это сделала, я заметила большой чёрный синяк у неё на груди. Возможно, мой неожиданный визит спас её от ещё одного удара, подумала я. Я осмотрела Молли. Малыш лежал вниз головкой, положение казалось нормальным, и я почувствовала движение. Послушала сердцебиение плода — стабильные 126 ударов в минуту. Несмотря ни на что, и Молли, и её ребёнок казались вполне нормальными и здоровыми. Только тогда я заметила детей. Услышав какое-то копошение в тёмном углу спальни, я напрягла глаза, всматриваясь в том направлении, и увидела два личика, выглядывающих из-за стула. Молли, услышав мой вздох, сказала: — Сё нормально. Том, подь сюды. Разумеется, здесь должны быть маленькие дети, подумала я. Это её третья беременность, ей всего девятнадцать, так что они ещё не ходят в школу. И почему я не заметила их раньше? Двое мальчишек двух-трёх лет не издавали совершенно никаких звуков.
Дети этого возраста обычно носятся вокруг, ни на секунду не замолкая, но не эти. Большие глаза полнились страхом, ребята делали шаг или два вперёд, потом цеплялись друг за друга, словно бы защищая, и снова забивались за стул. — Сё нормально, малые, это всего лишь медсестра. Она вас не поколотит. Подьте сюды. Они снова вышли: два грязных маленьких мальчика с размазанными по личикам соплями и слезами. На них были только рубашечки. Говорили, женщины придумали это, чтобы меньше стирать. Дети, ещё не научившиеся ходить на горшок, могли мочиться где угодно — и ни подгузников, ни пелёнок за ними стирать не пришлось бы. Том и его младший брат выползли из угла и побежали к маме. Казалось, они перестали бояться. Молли ласково протянула руку, и они её обняли. "Что ж, — подумала я, — по крайней мере, у неё есть материнские инстинкты". Я решила сообщить о своих наблюдениях сёстрам и сказать Молли, что мы ещё вернёмся на этой неделе, чтобы удостовериться в наличии всего необходимого для домашних родов. Авторская статья
